Неточные совпадения
Начинало рассветать. Он окинул взглядом
деревья, и злая улыбка осветила его лицо. Он указывал, какие цветы
выбрать для букета Марфеньки: в него вошли все, какие оставались. Садовник сделал букет на славу.
Тигр не шел прямо, а
выбирал такие места, где было меньше снегу, где гуще были заросли и больше бурелома. В одном месте он взобрался на поваленное
дерево и долго стоял на нем, но вдруг чего-то испугался, прыгнул на землю и несколько метров полз на животе. Время от времени он останавливался и прислушивался; когда мы приближались, то уходил сперва прыжками, а потом шагом и рысью.
День близился к концу. Солнце клонилось на запад, от
деревьев по земле протянулись длинные тени. Надо было становиться на ночь.
Выбрав место, где есть вода, мы стали устраивать бивак.
Спасаясь от человека, пантера влезает на
дерево и
выбирает такой сук, который приходится против ее следов на земле и, следовательно, как раз против луча зрения охотника.
Выбрав удобное местечко, мы сели и стали поджидать зверя. Я прислонился к пню и стал осматриваться. Темнота быстро сгущалась около кустов и внизу под
деревьями. Дерсу долго не мог успокоиться. Он ломал сучки, чтобы открыть себе обстрел, и зачем-то пригибал растущую позади него березку.
Место для своего ночлега он
выбирал где-нибудь под
деревом между 2 корнями, так что дупло защищало его от ветра; под себя он подстилал кору пробкового
дерева, на сучок где-нибудь вешал унты так, чтобы их не спалило огнем.
— Погоди, капитан, — сказал Дерсу, вынимая топор из котомки.
Выбрав тонкое
дерево, он срубил его и очистил от веток. Потом набрал бересты и привязал ее к концу жерди. Когда шершни успокоились, он зажег бересту и поднес ее под самое гнездо. Оно вспыхнуло, как бумага. Подпаливая шершней, Дерсу приговаривал...
Но если бы
выбрать столетние
деревья и смерить гору по Их росту, то оказалось бы, что десяток — другой таких
деревьев уже измеряет всю высоту…
Клинтухи устроивают свои гнезда также на главных сучьях больших
дерев, но
выбирают места уединеннее, в лесах обширного объема.
Ну, а потом? — спрашивал я сам себя, но тут я припомнил, что эти мечты — гордость, грех, про который нынче же вечером надо будет сказать духовнику, и возвратился к началу рассуждений: — Для приготовления к лекциям я буду ходить пешком на Воробьевы горы;
выберу себе там местечко под
деревом и буду читать лекции; иногда возьму с собой что-нибудь закусить: сыру или пирожок от Педотти, или что-нибудь.
По незаметным царапинкам на коре
дерева она указывала мне беличьи дупла, я влезал на
дерево и опустошал гнездо зверька,
выбирая из него запасы орехов на зиму; иногда в гнезде их было фунтов до десяти…
— А я, мамынька, другое на уме держу! Пазухиных хаять не хочу; а для Нюши почище жениха сыщем. Не оборыши, слава богу, какие и не браковку замуж отдаем… Не по себе
дерево Пазухины
выбрали, мамынька, прямо сказать.
— Ох, Гордей Евстратыч, Гордей Евстратыч… Всякий лучше
выбирает, да только не всякому счастки выпадают. Может, и мы не по себе
дерево ищем…
Охотники хорошо это знают и на реках и озерах, берега которых совершенно голы, прибегают к хитрости, устроивают искусственную зелень: срубают вершину какого-нибудь молодого
дерева (если оно мало, то два и три) или целый куст тальнику, вербы,
выбирают удобное для уженья место и кладут их на воду, погрузив до половины и воткнув нижние, заостренные концы в берег.
— Дерева-то не сумели по-настоящему
выбрать и срубили его не по-настоящему… Выхватил одну середку, а остальное будет зря гнить в лесу да другим мешать. Хоть бы хворост да щепы в кучу собрали, а то хламят лес. Ежели бы
дерево умело говорить, когда его рубят, — что бы тогда было? Ведь оно не мертвое, а живое…
Отъехав шагов пятьсот от духана, экипажи остановились. Самойленко
выбрал небольшой лужок, на котором были разбросаны камни, удобные для сидения, и лежало
дерево, поваленное бурей, с вывороченным мохнатым корнем и с высохшими желтыми иглами. Тут через речку был перекинут жидкий бревенчатый мост, и на другом берегу, как раз напротив, на четырех невысоких сваях стоял сарайчик, сушильня для кукурузы, напоминавшая сказочную избушку на курьих ножках; от ее двери вниз спускалась лесенка.
— Не в пору ты разлакомился, Полуехт Степаныч…
Дерево не по себе
выбираешь, а большая кость у волка поперек горла встает.
На возвратном пути я старался растолковать Писареву, что я истинный рыбак, что охота для меня не шутка, а серьезное дело, что я или предаюсь ей вполне, или вовсе ею не занимаюсь, что охотничьих parties de piaisir я терпеть не могу и что завтра, когда все собираются удить рано утром (то есть часов в восемь, а не в два, как следует), я решительно с ними не поеду под предлогом, что хочу удить с берега;
выберу себе местечко под тенью
дерев, для виду закину удочки, хотя знаю, что там ни одна рыбка не возьмет, и буду сидеть, курить, наслаждаться весенним утром, свежим воздухом и молодою пахучею зеленью недавно распустившихся
деревьев.
Послушались ребята, легли.
Выбрали мы место на высоком берегу, близ утесу. Снизу-то, от моря, нас и не видно:
деревья кроют. Один Буран не ложится: все в западную сторону глядит. Легли мы, солнце-то еще только-только склоняться стало, до ночи далеко. Перекрестился я, послушал, как земля стонет, как тайгу ветер качает, да и заснул.
— Про это бабушка-то надвое сказала, — ляпнул подгулявший Макар Тихоныч. — Хоть седа борода, а за молодого еще постою. Можно разве Евграшку со мной равнять? Да он ногтя моего не стоит!.. А гляди, какую королеву за себя брать вздумал… Не по себе, дурак,
дерево клонишь —
выбирай сортом подешевле, — прибавил он, обратясь к оторопевшему сыну.